Выиграв в декабре 1999-го сложнейшие выборы, где против меня открыто выступил губернатор Воронежской области Иван Шабанов и вся контролируемая им сеть агитаторов, я вновь стал депутатом Государственной Думы. За несколько месяцев до этого – в мае 1999-го на Философском факультете МГУ я защитил докторскую диссертацию (кандидатом философских наук я стал в декабре 1996 года, буквально за несколько недель до начала моей первой успешной избирательной кампании, работа называлась «Русский вопрос и его влияние на национальную и международную безопасность», защита проходила в МГУ). Тема, выбранная для моей научной работы, была чрезвычайно актуальна – «Проблемы национальной безопасности России на рубеже XXI века». Оппонирующей организацией при защите моей докторской выступила Военная академия Генерального штаба. Я был доволен тем, что не получил при тайном голосовании ни одного «черного шара». Кстати, такой же результат я получил и при защите докторской диссертации по техническим наукам в Военно-морской академии имени Адмирала Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова. 

В январе 2000 года новый состав Думы избрал меня председателем Комитета по международным делам. Таким образом я получил уникальную возможность отработать свои научные идеи на практике реальной парламентской дипломатии. Серьезным вкладом в военную науку стал выпуск подготовленного мной в соавторстве с военными учеными оригинального издания военно-политического глоссария «Война и мир в терминах и определениях». Естественно, с рекламой издания было туго. Я выкупил за свои деньги пять тысяч экземпляров словаря у издательства и безвозмездно передал их заинтересованным лицам Министерства обороны и Министерства образования для передачи в библиотеки всех военных вузов и академий, а также военным кафедрам гражданских университетов и институтов.

Надо сказать, что далеко не всем мое избрание «главным думским дипломатом» пришлось по вкусу. Позже Евгений Максимович Примаков рассказал мне, какая истерика по этому поводу поднялась в наших «либеральных кругах» и в окружении Юрия Лужкова. Его, Примакова даже уговорили ехать к новому президенту, чтобы добиться моей отставки. Через три месяца – во время первого официального визита Владимира Путина в Германию в июне 2000 года по дороге в берлинский аэропорт президент пригласил нас с Евгением Максимовичем в свой лимузин, и вдруг мэтр в присутствии главы государства извинился передо мной за свой поступок. С тех пор мы с Примаковым дружили и часто общались.  Он был умным, опытным и честным человеком.

В феврале 2000 года между Россией и европейскими структурами резко обострилось противостояние по вопросу о методах ведения нашей армией вооруженной операции в Чечне. Роль заводилы конфликта как обычно взяли на себя Совет Европы и его крикливая и безответственная Парламентская ассамблея (ПАСЕ). В ответ Государственная Дума и Совет Федерации сформировали новый состав делегации для работы в Ассамблее и, как я уже ранее отмечал, избрали меня ее руководителем на весь период исполнения депутатских полномочий.

Российская делегация участвовала в работе Парламентской ассамблеи Совета Европы с 1996 по 2022 год, пока нас оттуда, слава Богу не попросили. В состав нашей делегации входили 24 депутата Госдумы и 12 членов Совета Федерации – итого 36 человек, но на сессии в Страсбург обычно выезжала лишь половина делегации.

В апреле 2000 года нам предстояла скандальная дискуссия в ПАСЕ по вопросу о «грубом нарушении прав человека в Чеченской Республике». Министр иностранных дел Игорь Иванов предложил мне вообще не ехать в Страсбург. «Старик, давай замотаем эту поездку! Пошлем регистрационную форму новой делегации с опозданием, вас не успеют аккредитовать и “побазарят” в отсутствие российской делегации, на этом и успокоятся», – настаивал хозяин российского внешнеполитического ведомства. Я ответил, что лучше вообще выйти из Совета Европы, чем скулить и поджимать хвост. «Если мы уверены в своей правоте, почему мы должны избегать дискуссии с европейскими парламентариями?» – возражал я. Разочарованный министр иностранных дел доложил президенту, что «Рогозин невменяем», и дал команду постоянному представителю России в Совете Европы Андрею Вдовину занять выжидательную позицию.

Апрельская сессия ПАСЕ действительно не предвещала нам ничего радостного. Запад гудел от возможности «надавать России по носу», расквитаться за пусть робкую, но все же отличную от НАТО позицию по Косово. Объективные издержки военной операции в Чечне действительно давали европейским парламентариям и правозащитникам богатую почву для критики России. Кроме того, в нашем тылу путалась «пятая колонна» – оппозиция думских «либералов», включившая в состав российской делегации «профессионального голубя» Сергея Адамовича Ковалева.

Мы понимали, по какому сценарию будут действовать клеветники России: если наша делегация не приезжает на сессию, ее осмеивают и лишают полномочий, если же она все-таки приезжает, то ее лишают права голоса, оставляя сидеть пристыженной в углу. Наш план действий был принципиально иным. Я считал необходимым воспользоваться трибуной ПАСЕ для публичной защиты права России на сопротивление международному терроризму. В случае попытки большинства антироссийских депутатов ПАСЕ ущемить права российской делегации я как ее руководитель был готов к импровизации и жесткому отпору. «Важно не то, что они про нас думают, важно, что мы о себе думаем», – сказал я в самолете своим коллегам-депутатам, вылетавшим со мной в Страсбург.

В российском постпредстве в Совета Европы мы провели обсуждение тактики наших действий на сессии ПАСЕ. Ребята были настроены боевито. Только трое отщепенцев-либералов пропустили эту встречу – два «яблочника», которые заявили, что «с Западом надо дружить, даже если Запад не прав», ну и, конечно, наша вездесущая «птичка мира», депутат фракции «Союз правых сил» Сергей Ковалев, который бегал от сопровождавших нас дипломатов как черт от ладана.

Наконец, наступил «черный четверг» – день обсуждения «чеченского досье». Большой зал ПАСЕ был забит до отказа. Гостевые ложи заполнены страсбургскими зеваками и «ичкерийскими» недобитками, вольготно обосновавшимися в Европе под видом несчастных беженцев. Приготовления к публичной порке России были завершены, и спектакль начался.

Микрофон переходил от одного пламенного оратора к другому. Каждый «голубь» рассказывал о происходящем в Чечне, как будто сам только что оттуда прилетел. Каждый следующий оратор пытался перещеголять своего предшественника в мастерстве описания «зверств русской солдатни». Зато никто из выступавших не назвал экстремистов ни бандитами, ни террористами, предпочитая словечки типа «партизаны», «борцы за свободу», «сторонники автономии». Самым резким ругательством в адрес головорезов было слово «боевик», но даже его за три с половиной часа ожесточенной дискуссии я слышал всего пару раз. Торжество двойных стандартов и ненависти к России в этой аудитории было очевидным.

Подробное описание «преступлений русской армии» было снабжено устными «документальными свидетельствами», по всей видимости, подброшенными Мовлади Удуговым и его «профессором» Исой. Члены ПАСЕ смаковали подробности «злодеяний» Москвы, как будто получали от этого физическое удовольствие. Не думаю, что человек, который действительно видел ужасы гражданской войны и кровь мирного населения, мог бы так цинично врать. Несмотря на протесты моих коллег из российской делегации, принявших самое активное участие в дебатах, «актеры с выученными заранее ролями» не отходили от сценария. Наши поправки к итоговому документу дружно отвергались, зато каждое новое обвинение в адрес России так же дружно приветствовалось залом.

От ПАСЕ выступали два оратора: британский лорд Джадд и немецкий социал-демократ Рудольф Биндиг. Папаша Биндига был среди тех «белокурых бестий», кто по приказу Гитлера топтал нашу землю, за что и получил русскую пулю. Сынок этого «интуриста», видимо, решил свести семейные счеты с Россией.

Доведя зал «до кондиции», парочка этих «голубей» потребовала лишить российскую делегацию права голосовать в течение всего периода работы Ассамблеи. Но особо усердным русофобам и этого показалось мало: они потребовали отнять у нас не только право голосовать, но и право излагать свою точку зрения с трибуны ПАСЕ. Если бы это решение было принято, нашей делегации пришлось бы сидеть молча на скамейке «штрафников» на пленарных заседаниях Ассамблеи, притворившись «зайчиками».

Любопытно, что никто из европарламентариев не решился поставить вопрос об исключении России из Совета Европы – одно дело злобствовать на наш счет, другое – жить за наш счет. Козырев, согласовав с Ельциным в середине 90-х вопрос о нашем вхождении в этот «европейский предбанник», убедил его взять на себя финансовые обязательства «основного плательщика» Совета Европы. С тех пор Россия в течение 26 лет ежегодно перечисляла в Страсбург более 20 миллионов евро, что составляло почти 13 процентов всего бюджета Совета Европы. Это даже больше нашего официального членского взноса в ООН! За такую малообъяснимую щедрость Россия получила право четыре раза в год отправлять в Страсбург за свой же счет делегацию, которая регулярно, как заядлый «двоечник», получала от «западной демократии» взбучки за очередное «невыполненное домашнее задание».

Бурная дискуссия, наконец, завершилась, и члены Ассамблеи приступили к голосованию. Нельзя сказать, что доводы нашей делегации не подействовали на европейцев – итальянская, часть французской и испанской делегаций не поддержали санкции против России. Зато «братушки» из бывшего соцлагеря вывернули всё свое гнилое нутро.

В итоге было принято решение о лишении нашей делегации права голосовать на пленарных заседаниях ПАСЕ. Все остальное – посещать столовую, ходить в отхожие места и даже иногда жалко попискивать с трибуны – нам благосклонно разрешили.

Последнее слово предоставили мне – как руководителю нашей делегации. На балконах воцарилась тишина. Я постучал по микрофону и внимательно посмотрел в зал. Несколько сотен самодовольных депутатских рож, только что поглумившихся над правдой и Россией, торжествующе смотрели на меня. Я начал свое выступление:

«Вы только что перемалывали косточки моей несчастной стране, которая столкнулась с агрессией шовинизма и сепаратизма, – начал я свою речь. – Мы специально приехали сюда, чтобы рассказать вам о Чечне и Северном Кавказе, представить людей, кто с оружием в руках защищал свой дом от бандитов и насильников. Мы хотели совместно с вами попробовать найти пути решения сложных проблем, но вы предпочли предстать учителями, вразумляющими бестолковых русских. Вы – не учителя. Вы такие же ученики. Если бы вы были учителями, мы бы сидели и записывали ваши рецепты решения проблем Ольстера, Корсики, терроризма басков в Испании. Мы бы аплодировали тому, как мудро и бескровно вы остановили войну в Косово, Сербской Краине и Боснии. Но, к сожалению, нам ничего не известно о ваших успехах на сей счет. Так кто дал вам право нас учить, коли вы сами – нерадивые хозяева собственного европейского дома? Насчет только что принятой вами резолюции о санкциях против нашей делегации… Господа, я же вас просил разговаривать с нами вежливо! Я же призывал вас вести диалог на равных и даже не думать о том, чтобы унизить нас – ваших коллег. Но вы все сделали наоборот. Что касается только что принятой вами резолюции о лишении прав нашей делегации, то засуньте ее себе… в портфель!».

На глазах у изумленного зала депутаты российского парламента вслед за мной покинули пленарное заседание ПАСЕ. За нашей спиной раздавались отдельные возгласы и свист. Руководство и члены Ассамблеи не ожидали такого поворота событий. Все пребывали в шоке. Сценарий был нарушен нашей импровизацией. Слишком часто за последние годы они наблюдали покорность России, ее, как писал Федор Достоевский, «деликатность перед Европой», бесхребетную низость пресмыкающихся перед Западом российских «либералов», их лакейскую готовность чистить сапоги всякому иностранцу, напускающему на себя важный вид. Впервые за 10 лет они вновь увидели страну, которая требовала к себе уважения.

В холле на нас набросились российские журналисты. Все они понимали, что присутствуют при историческом событии и, как съязвил присутствующий там главный редактор «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, «при пробуждении национальной гордости великороссов». Она так долго дремала, эта гордость, под неусыпным взором либеральных надсмотрщиков, что про нее уж стали потихоньку забывать. А тут вдруг проснулась.

Все члены российской делегации испытали чувство эйфории. Некоторые даже запели песню «День Победы». Ребята поверили в себя, почувствовали свою силу и характер. Недосчитались только троих – той самой «хромой тройки». Через час, когда все европарламентарии разошлись по страсбургским ресторанам и гостиницам смаковать une demarche russe, я вновь вернулся в зал пленарного заседания ПАСЕ, чтобы забрать оставленный у микрофона мобильный телефон и, благодаря своей забывчивости, стал невольным свидетелем прелюбопытнейшей мизансцены. На другом краю пустого зала спиной ко мне сидел «совесть нации». Он давал интервью двум местным журналистам.

Видимо, французы уже закончили выдавливание из «правозащитника Ковалева» очередной порции накопленного им яда и, собравшись уходить, решили записать в блокноте транскрипцию русских ругательств, которыми он награждал меня и Путина: «Пишите, пишите по буквам! – наседал на них правозащитник. – Пишите же: РОГОЗИН – МЕРЗАВЕЦ. Записали? Хорошо. Теперь дальше пишите: ПУТИН – ПОДОНОК!»

Мне стало даже как-то неловко за Ковалева. Каким жалким и нелепым казался мне в этот момент пустой и злобный старичок. Я забрал телефон и тихо вышел из зала.

На следующее утро я вылетел в Москву, где на заседании Совета безопасности России мне предстояло выступить с сообщением о готовности Думы к ратификации договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-2). Этот кабальный договор был крайне опасен России: он предполагал уничтожение нашей страной всех тяжелых стратегических ядерных ракет наземного базирования с разделяющейся головной частью. Американцы очень боялись этого шедевра Янгеля-Уткина, называли наши ракеты «сатаной» за их надежность, неуязвимость для средств американской противоракетной обороны и боевую мощь. Одна такая ракета может стереть с лица земли все восточное побережье США.

Однажды во время поездки к родственникам в Ивановскую область я увидел, что осталось от советской ракетной дивизии после того, как Горбачев подписал соглашение о сокращении ракет средней и малой дальности. Развороченные взрывом и заполненные грунтовыми водами шахтные пусковые установки, лежащие в сотне метров от них искореженные защитные устройства – высокопрочные крышки, разграбленные командные пункты – такая перспектива ожидала и наши межконтинентальные баллистические ракеты – основу наших стратегических ядерных сил. 

Немудрено, что американцы через свою пятую колонну в российском руководстве добились подписания Ельциным этого ущербного для нас договора. Но соглашение не могло вступить в силу без ратификации парламентом. Американцы и НАТО требовали от России прекратить «волокитить» законопроект и скорее вынести его на пленарное заседание Думы. Дума сопротивлялась. Снять это соглашение с ратификации администрация президента также не решалась, так как это было бы воспринято Вашингтоном как явный демарш и вызвало бы неминуемую жесткую размолвку между США и Россией. Этого в российском руководстве никто не хотел.

После победы В.В.Путина в марте 2000 года на президентских выборах был достигнут долгожданный компромисс между Думой и новой кремлевской администрацией. Ход был найден, причем довольно остроумный. Дабы восстановить гарантии военной безопасности России, было решено включить в текст законопроекта о ратификации оговорку, смысл которой сводился к следующему: Россия будет соблюдать договор СНВ-2 в случае, если США сохранят действие Договора о противоракетной обороне (ПРО) 1972 года и не будут расширять НАТО. Мы знали, что американцы не собирались делать ни того, ни другого. Договор по ПРО мешал им развернуть второй, а затем и третий позиционный район стратегической противоракетной обороны. «Нам надо защитить нашу территорию от угрозы ядерного нападения Ирана и Северной Кореи» – так они объясняли нам свои намерения нарушить стратегический баланс с Россией. Тогдашний министр обороны США Дональд Рамсфельд, например, еще в 1998 году уверял, что к 2003 году Тегеран разработает ракетное оружие, способное достигать территории США. Мы, конечно, не верили ни единому их слову, равно как и они уже не считались с нашими, как говорят дипломаты, «озабоченностями».

Что касается расширения НАТО, то об этих планах нам было известно давно. Противостоять этому процессу Кремль при Ельцине тогда не решался, да и уже разучился. А потому изложенная в моем докладе согласованная с аппаратом Совбеза идея увязать ратификацию СНВ-2 с сохранением договора по ПРО и отказом от расширения НАТО была одобрена членами «большого» Совета безопасности, на заседание которого было приглашено всё руководство Госдумы.

Заседание подошло к концу. Все встали из-за стола и начали прощаться с председательствующим на Совбезе Владимиром Путиным. Я тоже подошел к нему, чтобы передать отчет о работе нашей делегации в Страсбурге. Президент взглянул на отчет и спросил: «А может, все-таки не надо было ехать туда?» Я понял, что до меня с ним уже встретился министр иностранных дел. «Нет, не согласен. Мы дали бой, потому что уверены в своей правоте», – ответил я. «Может, вы и правы», – Путин пожал плечами, и мы попрощались.

Рассмотрев итоги нашей работы на пленарной сессии ПАСЕ, Государственная Дума приняла в отношении Страсбурга следующее решение. Во-первых, до тех пор, пока права российской делегации не будут восстановлены в полном объеме, нашей ноги там не будет. Только лидер делегации получал полномочия обсуждать с руководством ПАСЕ сроки и условия разблокирования сотрудничества.

Во-вторых, Дума не отказывалась от контактов с Ассамблеей по вопросам, представляющим совместный интерес, в том числе по поиску взаимопонимания в вопросе защиты прав человека. В связи с этим я предложил создать совместную рабочую группу Госдума – ПАСЕ, которая могла бы регулярно посещать Чечню и «снимать озабоченности» у наших европейских коллег. Страсбург на это клюнул.

В итоге, возглавляя международный комитет, значительную часть своего времени я стал проводить на территории Чеченской Республики, сопровождая всевозможные иностранные делегации и докладчиков по этому больному в наших отношениях с внешним миром вопросу.

Я уже писал о том, что наша парламентская делегация в ПАСЕ была очень представительной. В нее входили все лидеры думских фракций, а также видные представители Совета Федерации. Но, конечно, самым ярким представителем нашей делегации был Владимир Жириновский. Его в Страсбурге воспринимали абсолютно всерьез, жутко боялись и даже не разрешили вступить ни в одну из пяти политических групп Ассамблеи. Вот я и решил однажды воспользоваться «демоническим имиджем» Жириновского для решения принципиально важного для нас вопроса.

В конце 2002 года в разгар борьбы против России ряд депутатов ПАСЕ потребовал от Комитета министров Совета Европы учредить особый международный трибунал. Перед ним должны были предстать российские гражданские и военные должностные лица, причастные (с точки зрения ПАСЕ) к совершению преступлений в ходе антитеррористической операции в Чечне. Естественно, я решил сделать все возможное, чтобы эту экстремистскую и антироссийскую затею убить на корню. Однако голосов мне среди депутатов ПАСЕ явно не хватало, и я решился на игру.

Обычно в случае внесения поправки к проекту документа председательствующий на заседании Ассамблеи сначала предоставляет ее автору право в течение одной минуты изложить суть предложения, а затем обращается к залу с вопросом, кто готов выступить против этой поправки. Только после этого Парламентская ассамблея определяет свою позицию – оставить документ в первоначальном виде или внести в него соответствующие изменения.

Я понимал, что против моей поправки с удовольствием выступит целый ряд антироссийски настроенных депутатов. Они заставят Ассамблею сохранить оригинальный текст резолюции со зловещим Планом учреждения Международного трибунала по Чечне. Но что, если попросить Жириновского выступить против моей ключевой поправки? Ведь он как «красная тряпка» для депутатов ПАСЕ! Надо создать ситуацию, при которой желающим «наказать» Россию придется солидаризироваться с «великим и ужасным» Жириновским.

Я подошел к скучающему в зале лидеру ЛДПР и раскрыл ему свой замысел. Жириновский сразу всё понял и с удовольствием согласился. Тут председательствующий на заседании австрийский социалист Питер Шидер объявил начало обсуждения поправок к тексту резолюции ПАСЕ о ситуации в Чечне. Наконец, очередь дошла и до моей поправки. В отведенную мне регламентом минуту я изложил собравшимся свое предложение исключить из документа ультимативное и неприемлемое требование создать наднациональный судебный орган для рассмотрения уголовных дел в отношении участников конфликта в Чечне. Зал слушал меня в пол уха. По всему было видно, что собравшиеся для себя все уже решили и выслушивали мои доводы исключительно из соображений приличия. Шидер сухо поблагодарил меня за изложение поправки и, окинув взглядом зал, спросил, кто желал бы выступить против.

«Я, я, дайте мне сказать! Требую слова! Я против!» – закричал Жириновский со своего места, заглушив всех остальных спикеров. Даже опытный и видавший виды Шидер аж рот раскрыл от удивления. Естественно, всем такая интрига показалась забавной. Никто не решился отказать Жириновскому в возможности выступить против России и руководителя российской парламентской делегации в ПАСЕ. Никто даже не заподозрил подвоха.

«Слово для отклонения поправки предоставляется господину Жириновскому!» – отчеканил председательствующий. И тут началось! Жириновский схватил микрофон и буквально заорал в него:

«Я категорически против поправки Рогозина, я считаю, что идея создать специальный трибунал по Чечне правильная! Я готов пояснить, почему этот трибунал нужен! Он нужен для того, чтобы посадить в тюрьму всю вашу Ассамблею! Всех вас, негодяи и мерзавцы! Все там будете сидеть, все! Биндиги-шпиндиги, лорды-милорды, все, пока не подохнете! Так что я против поправки Рогозина!»

Что тут началось! Шидер, выслушав такую страстную и оскорбительную для ПАСЕ речь Жириновского, призвал возмущенный зал к порядку, лишил лидера ЛДПР права выступать до конца заседания и, наконец, поставил вопрос на голосование. Перепуганная Жириновским парламентская ассамблея «на всякий пожарный» дружно поддержала мою поправку…

Сейчас, когда Жириновского уже нет в живых, несмотря на непростые наши с ним личные отношения, я с благодарностью вспоминаю эту его страсбургскую речь.